Отдыхали мы давеча с приятелем семьями в санатории где-то на черноморских югах. Вот уже и отпуск подошёл к концу, через день лететь в родные пенаты. И тут вдруг прибегает начальство санатория — уж-ж-жасно взволнованное. Оказывается, на черноморские юга прибыл Президент, проводит завтра встречу с общественностью — и нас с приятелем приглашают непременно на ней быть!

Приятель мой до некоторой степени начальство, ему с высокими особами разного ранга общаться не привыкать. А я вот полночи ворочался, всё думал: Президент — это ведь как золотая рыбка, один шанс в жизни. Если нужда твоя велика и неподдельна, можно попросить о самом важном и наболевшем. Президент слов на ветер не бросает: кивнёт едва заметно, признавая обоснованность заветного твоего желания, и скажет спокойным, исполненным внутренней силы голосом: «Исполнить». И будет исполнено!

А вот о чём просить? Так ничего и не придумал — и уснул.
Наутро спешно нагладили мне заезженным казённым утюгом рубашку поприличнее. На курорте ведь все одеты по-летнему, без церемоний. Но ничего, санаторное начальство сказало: сгодится, встреча-то неформальная.

Час тряслись с приятелем в специально присланном за нами автобусе. Вот наконец заходим в помещение.

Огромный зал — то ли обеденный, то ли колонный. Столики, столики — как в летней кафешке. И за столиками тьма народу. Понятно, что орать во всю дурнину неудобно, — как-никак, торжественный момент. Переговариваются деликатно, вполголоса. Но видно, что мероприятие ещё не началось; в зале стоит этакий деловитый шмелиный шум.
Посадили нас за столик с какими-то пионерами, подали напитки. Всё честь по чести: у малышни — пластиковые стаканчики с газировкой, у нас — стеклянные кружки с растворимым кофе. По залу, ну чисто фигуристы на катке, плавно скользят официанты — доливают детям газировки.

Сидим. Глазеем. Ждём.

И тут шум покатой волной — из глубины зала к нашему преддверью — стихает. Смотрим: бодрой, пружинящей походкой идёт Президент, непринуждённо лавирует меж столиками — и садится прямо к нам!
Здравствуйте, говорит, товарищи! Так и так — хочу, значит, пообщаться с общественностью.

Детишки сразу загалдели: звонкими, серебрянными голосами задают Президенту вопросы о международном положении. Он терпеливо всем отвечает.

Я сижу и глазами хлопаю. Понимаю, вот сейчас настанет мой черёд, обернётся ко мне Президент, посмотрит мудрым, взыскующим взором — какие там первоочередные народные нужды и потребности я ему сейчас раскрою? А у меня в голове хоть бы какой вопрос, хоть бы какая просьба, самая завалящая.

Сижу, значит. Вполуха слушаю про международное положение. А сам усиленно соображаю, на четвёртой мыслительной скорости, ну какой такой у меня может быть запрос по существу к верховной власти? Попросить что ли бюджетных мест на родной филфак? — а то скоро совсем факультет изведут под корень.

Да нет, не то! Не то…

Президент, он, как золотая рыбка, отзывчив к личной нужде — квартплату тебе, положим, неверно насчитали, или начальство какое тебя обидело — не пускает в кабинет, гонит с порога. О делах же всеобщих его просить бесполезно. Всеобщее — на то и всеобщее, что оно уже кем-то, кому следует, всецело решено и всесторонне осмыслено. Президент только слегка качнёт головой в ответ и скажет с оттенком печали: «Этот вопрос не в моей компетенции — этот вопрос в компетенции министерства образования».

Чувствую — вот уже скоро мне говорить. Вот уже Президент пообщался с детьми, поворачивается в нашу с приятелем сторону. А в голове у меня пусто — хоть шаром покати! Как назло, не вырисовывается никакусенькой мало-мальски уважительной личной надобности — всё только общественные, одна другой надличностнее.

И тут вдруг подходит к нашему столику спасение — такое всё нечеловечески отутюженное (мне сразу стыдно стало за мои легкомысленные отдыхательные штанишки), — склоняется интимно к первому лицу и говорит хорошо поставленным референтским шёпотом:

— Товарищ Президент! Звонят из Нижней Бурунди, срочно просят к телефону — хотят договориться о поставках бурундии.

Вижу: нахмурился мимолётно Президент, спрашивает:

— Что же, без меня никак не обойтись? Встреча только началась — общественность вот пришла…

— Никак нет, товарищ Президент! — отвечает отутюженный ласково, но твёрдо. — Без вас никак не обойтись!

Вижу: поморщился Президент чуть-чуть, уголками губ.

— Извините, товарищи! — говорит нам с детишками. — Возникло непредвиденное осложнение. Продолжайте банкет, я скоро вернусь!

И ушёл куда-то вглубь обеденного зала.

Тут и понял я, что упустил я свой шанс — окончательно, как говорится, и бесповоротно! Уплыла моя золотая рыбка в синее море. Если и вернётся Президент с переговоров — подсядет, само собой, за другой какой-нибудь столик. Вон их сколько, столиков этих! Не всё ж ему с нами-то сидеть…

Ждём, значит, ждём. Минут пятнадцать уже прождали.

— Слушай, — говорю я приятелю, — ты как, думаешь до конца остаться?
Приятель только улыбается в ответ: дескать, чудак-человек!

Обстановка приятная. Самый, так сказать, водоворот общественной жизни. Опять же, кофе бесплатно подают.

— Ну а я, пожалуй, пойду… — говорю.

Протолкался к выходу. Стоит там у дверей несколько дам столовского вида — с перманентом, в белоснежных наколках, в кружевных передничках:

— Вы если куда в сортир или за сигаретами, имейте в виду: покинете помещение — так мы вас назад уже не пустим!

— Да нет, — говорю, — я вроде как насовсем.

Выхожу — и на тебе! Очутился прямо в Омске. Почему-то на улице 10 лет Октября.

Иду себе. Не то чтобы домой, а просто иду себе по улице бодрым прогулочным шагом. И чувствую, что так оно всё и должно быть. Что всё в итоге получилось как надо.

А тут, кстати, и будильник прозвенел.