Как и положено российскому гуманитарию старого закала, я могу сформулировать на языке страны, в которую приехал, некоторое количество абсолютно бессмысленных, книжных вопросов. Так, например, я могу с полным знанием дела спросить у подвернувшегося мне турецкого обывателя: «Bu ülkede insanlar hür müdür?» (то есть: «В этой стране люди свободны?»), но потерплю полный крах, если попытаюсь сформулировать что-нибудь попроще и понасущнее. Например: «Как зовут вашего сына?».
Русские и турки во многом очень похожи. У нас гораздо больше общего друг с другом, чем, скажем, с немцами, французами или американцами.
Когда несколько лет назад турецкое правительство, пытаясь обуздать горячий нрав местных водителей, ввело драконовские штрафы за езду без ремня безопасности, на следующий же день во всех магазинах бойко шла торговля футболками с чёрной полосой через левое плечо, наискось поперёк живота. Характерно, что наиболее простое и наиболее безопасное во всех смыслах решение — воспользоваться натуральным ремнём — широким водительским массам в голову не пришло 🙂
Вот этой весёлой безбашенности, этой ошеломляюще-ироничной изобретательности в решении бытовых проблем, а главное, того особого отношения к жизни, которое стоит всем этим, мне будет очень недоставать в пресной Европе, если когда-нибудь волею судеб придётся там поселиться.
Что в Турции, что в России власти склонны проявлять избыточную заботу о физическом, а главное, моральном  здоровье граждан. Но по вечной русской безалаберности большая часть этих инициатив — иногда вполне разумных, иногда и откровенно бредовых — так и остаётся у нас на стадии прожекта.
В Турции запреты жёстче и блюдутся строже, но, как правило, производят впечатление более осмысленных.  Например, у нас нельзя продавать несовершеннолетним сигареты и спиртные напитки, а здесь им (до 16 лет) нельзя к тому же продавать «Колу» и обслуживать их в «Макдональдсе»; более того, когда строят очередную биг-мак-едальню, в число разрешительных документов входит справка о том, что возводимая фастфуд-забегаловка находится на расстоянии не менее двух километров от ближайшей школы. Вообще несовершеннолетним здесь много чего нельзя: нельзя ходить в интернет-кафе, нельзя появляться в школе с сотовым телефоном.
Да и совершеннолетним тоже: например, нельзя ругать первого президента республиканской Турции — Мустафу Кемаля Ататюрка. И не так, как у нас Путина, которого ругают все, кому не лень, кроме казённых СМИ, — а вообще нельзя. Если замечен в ругательстве — в суд и на небольшую профилактическую отсидку.
Многие вещи нельзя делать не потому, что запрещено, а потому что не принято. Скажем, турецкому мужчине лет так после тридцати категорически нельзя не быть женатым. Где-нибудь в Стамбуле или Анкаре ещё есть шанс разыскать отдельных великовозрастных холостяков. Но даже в курортном Кемере это практически нереально, не говоря уже о сельскохозяйственных районах центральной и восточной Анатолии, где на хронического «неженатика» все  будут смотреть со смесью неоспоримого превосходства и неискоренимого подозрения, ибо, если взрослый мужчина неженат — то он и не мужчина, собственно говоря, и что-то в его жизни очень и очень не так — есть у него либо какой-то тщательно скрываемый позор, либо изъян (например, мужское бессилие). Впрочем, в прежние, менее либеральные времена в некоторых районах Турции в первую брачную ночь у дверей спальни выставляли специальных наблюдателей, которые были обязаны незамедлительно убить новоявленного мужа, если он окажется неспособен к исполнению супружеского долга. Как при таких условиях у несчастных мужей вообще хоть что-то получалось — для меня  загадка. Наверное, воля к жизни помогала сконцентрироваться на главном ☺ и отрешиться от всего, так сказать, второстепенного.
Так что сейчас, по сравнению с относительно недавним прошлым,  ничего — жить ещё можно 🙂

Когда-то, когда я был юн и наивен, я полагал, что свобода может быть измерена в абсолютном выражении и за эталон (хотя отнюдь не идеал) готов был доверчиво принять современную Западную Европу, как ненавязчиво подсказывали многочисленные авторитетные подсказчики.
Сейчас я понимаю, что свобода — понятие субъективное. Нет и не может быть какой-то совершенной, общепринятой и общеприятной свободы. Есть лишь разные наборы и методы ограничений, употребительные в различных человеческих сообществах (как государственных, так и многих иных, порой имеющих надгосударственный характер). И есть среди них те, которые более приемлемы лично для меня.
Всё. Вот альфа и омега социальных, политических и духовных свобод.
Единственная объективная мера свободы — это принципиальная доступность пересечения границ. Если возможность моего подъёма по социальной лестнице жёстко ограничена моей родословной — это социальная несвобода. Если возможность выбрать приемлемые для меня гражданские свободы жёстко ограничена запретом покидать границы родного государства — это политическая несвобода. Если возможность ознакомиться с мнениями, альтернативными официально провозглашаемому, жёстко ограничена государством — это духовная несвобода.
Замечу в скобках: пересечение границ (в широком смысле — не только государственных) отнюдь не должно даваться безо всякого труда — легко и воздушно, как детский пук. Но в то же время затруднённость пересечения границы не должна быть для индивида непомерной.
Поэтому Турция для меня — свободная страна, как, например, Россия, США или Германия: все они позволяют сменить предлагаемый ими комплект свобод и ограничений на любой другой, аккурат по твоей комплекции, и — при соблюдении определённых условий — приобщиться к своим свободам и ограничениям тем иностранным гражданам, которые действительно к этому стремятся.
Есть счастливые (по-своему) натуры, которым везде будет полный hür — водились бы деньги в достаточном количестве и никто бы не мешал их тратить, на что забезрассудится.
Но есть немало (по-своему несчастных) людей с такими своеобразными фигурами, что любая пошитая фабричным способом свобода придётся им не по мерке: тутошняя в заду будет жать, а в тамошней — рукава и штанины непомерной длины, запутаться можно.
Я, наверное, отношусь к этой последней категории. С одной стороны, российские свободы мне не жмут нестерпимо, как некоторым. С другой, не так комфортны, как хотелось бы. А с третьей, знаю, что американские, немецкие или турецкие тоже не сядут на душу как влитые и будут теснить, пожалуй, даже поболее, чем здешние.

… Турецкий язык позволяет выразить удивительно тонкие мысли чисто грамматическим способом. Когда мы говорим: «Bu ülkede insanlar hür müdür?» — мы подразумеваем: «В этой стране люди свободны (весь народ как целое)?». Если же мы скажем: «Bu ülkede insanlar hür müdürler?» — смысл будет существенно иным: «В этой стране люди свободны (каждый из этих людей по отдельности)?». И этот последний вопрос, на мой взгляд, много важнее, чем тот обобщённо-бессодержательный, с которого начиналась заметка.