Я некоторое время размышлял над этой композицией. Не скажу, что долго. Но — размышлял. Многое осталось непонятным.

Однако же сама идея завораживает. Впечатляет своей антиномичной тотальностью.
Вот она, прямо за табличкой, барнаульская земля, и несть ей меры. Границы Барнаула, как говорится, нигде не заканчиваются.

Или же, напротив, вот оно, прямо за табличкой, великое барнаульское ничто, и несть ему… Ну вы поняли.

Впрочем, художник, как это часто бывает, ухитрился непоправимо изгадить великий замысел.

Слева, метрах в двадцати от таблички, — как раз на том расстоянии, когда начинаешь недоумённо озираться (где оно? где оно???), но ещё можешь сложить воедино вербальное «а» и скульптурное «бе», — аккурат в этом пространственно-смысловом диапазоне торчит посреди лужайки мелкое недоразумение на ножках в облике крохотного Земшара.

Чиновник может по внезапному, пророческому недомыслию вмалярить в художественную халтуру абсурдистски тонкий оттенок гениальности. Художник же наверняка её запорет.