Недавно фитнес-браслет засчитал мне 17 минут лекции в качестве интенсивной тренировки. Не просто «другого упражнения» (такое частенько случается) — а тренировки! Интенсивной!

Целых 10 минут — до следующей пары — я был интенсивно горд собой.

Во время лекции, стоит мне оторваться от причала (читай — кафедры), меня, как щепку, подхватывают бурные волны риторики — и уносят в открытое море. Я энергично двигаюсь в узком пространстве между доской и партами, наполняю голос всей доступной мне эмфатикой и патетикой, жестикулирую с истинно итальянским темпераментом.

Специфика преподавательского труда последние пару-тройку десятилетий меняется в темпе брейк-данса.

Не так давно — на моём студенческом веку — преподаватель был, прежде всего, носителем знаний. Во многом уникальных — хотя бы потому, что львиную долю прочитанных им книжек и статей в малотиражных сборниках нигде ближе Москвы (или его личной библиотеки) достать было невозможно.

Сегодня уникальным знанием никого не впечатлишь. Знаний сегодня много, и они доступнее вокзальной шлюхи (в смысле — и платить-то не надо). Даже если строить курс полностью на базе авторской концепции, на фоне бесконечных альтернатив она никем не будет воспринята как откровение — всего лишь одна точка зрения из многих.

Но роль модератора знаний и погонщика лентяев (где искать; как искать; как научиться отбирать действительно важное; и да — не тормози, работай, сцуко!) — эта роль «умного помощника», которую эпоха упорно навязывает вузовскому работнику, не вызывает у меня энтузиазма.

Но та же эпоха, до абсолютного нуля обесценивающая индивидуальность в массовом производстве (неважно — тампононов ли, знаний ли), предоставляет нам выбор: чем дешевле индивидуум в сфере товарного и символического производства, тем выше его значение в сфере творчества, и тем дороже любой, даже символический, творческий вклад в сферу производства.

Хочешь быть ходячим органайзером для «потребителей образовательных услуг» — будь им. Ностителем Истины (с большой и виньеточно выписанной буквы) тебе не быть.

Но ты можешь быть артистом.

Как органайзер, по большому счёту, ты избыточен: при наличии грамотно устроенной образовательной среды и минимальной самодисциплины у студентов, преподаватель превращается в заурядный элемент академического декорума. Профессора, как известно, красит борода. А профессор, несомненно, красит аудиторию.

Но как художник слова и мысли ты незаменим. Ты в силах заразить аудиторию своими идеями, своими сомнениями, своей жаждой поиска. Аудитория — твоя сцена. Мел, доска, проектор, любая подручная ерунда — твой реквизит. Я, кстати, презентации не люблю. Я могу использовать их в спектакле, но мне нравится вещественный, шершавый реквизит, плотно ложащийся в руку.

И вот тут мы сталкиваемся с фундаментальным противоречием. Артист — если он артист, а не «кушать подано» — не должен думать о бумагах. Если ему на каждую роль придётся оформлять прорву ненужных листков, каждый о десяти согласующих подписях и о пятнадцати синих печатях, ему некогда, а главное, нечем будет работать. Вдохновение — ценный и ограниченный ресурс. Если расходовать свой талант не по назначению — всё вдохновение уйдёт в целлюлозу.

Я даю не больше одного первоклассного спектакля в месяц. И то — скорее реже, чем чаще. И то — скорее по внезапному вдохновению, чем в результате долой и въедливой работы над ролью.

А я бы, пожалуй, готов был играть с полной отдачей каждый день. И даже не по одному спектаклю. Так чтобы майка к антракту намокала от пота.

Но моё театральное начальство — из минобра и рособрнадзора — мне этого не даёт. И если у меня всё же время от времени получаются по-настоящему сильные спектакли, то это не благодаря, а вопреки.

Там, наверху, считают, что всем нам лучше быть органайзерами.