Заметки

Умер Борис Иванович Осипов

Умер Борис Иванович Осипов, многие годы преподававший на филфаке ОмГУ, с 1987 по 1992 гг. бывший его деканом, возглавлявший кафедру исторического языкознания, затем работавший на факультете иностранных языков.

Гаврила Романович Державин в старости приобрёл привычку записывать пришедшие в голову стихи на грифельной доске – рука уже не держала перо. Жена позднее переносила их на бумагу.

Незадолго до смерти он нацарапал дрожащим, неразборчивым почерком два своих последних четверостишия. У Дарьи Алексеевны ещё не дошли руки переписать их набело, когда его не стало.

Державин много размышлял о смерти и о пределах её безжалостной власти.

И его последняя дума была горькой, усталой и безнадёжной.

 

Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.

А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы.

Это стихотворение, замыкающее недавно изданный поэтический сборник Бориса Ивановича Осипова «Про жизнь и смерть, про отчий край». Оно удивительно перекликается с державинским. И всё же, вопреки страху небытия и горечи обречённости, сквозящим сквозь нарочито дерзкую авторскую иронию, я вижу в нём далёкий отблеск нездешнего света…

 

ПРО МИР ИНОЙ

 

Грустя на кладбище о ком-нибудь родном,

Мы тешимся привычными словами,

Что в мире повстречаемся ином,

Хоть мир иной – он вот, он перед нами.

 

И чтоб его доделать, надо, чтоб

Закрыли крышку и зарыли гроб.

 

Нет в мире том ни встреч, ни расставаний:

Для них уж слишком мало расстояний

От изголовья гроба до изножья,

От крышки гроба до его же ложа.

 

Но так всегда нуждаемся мы в сказках!

И вот рисуем в самых лучших красках,

 

Как на какой-то там нездешней ниве

Мы встретим всех, кого похоронили.

 

Не будет встреч. Нельзя же, в самом деле,

Прорыть между могилами туннели.

 

На небе? Где же? В облачных ли космах?

А выше – космос, безвоздушный космос.

 

И ведь всего страшнее тем тот свет,

Что там-то уж и сказки даже нет.

 

Да, в тех, с кем суждено навек проститься, –

В них уж и сказке негде народиться.

 

Душа? Но угасает вместе с телом

Душа в том вечном мраке оголтелом.

 

Да, живы в звуках языка родного

И Пушкина душа, и Льва Толстого,

 

И мы ту душу помним и храним,

Да только что же, что же в этом им!

Всё это надо только нам, живым.

 

А тем, кто были, кто когда-то были,

Уж не нужны ни сказки и ни были.

 

Мой друг, покуда ты ещё со мной,

Рисуй прекрасным этот мир иной!

 

Родная речь преподаёт урок,

Что сказка – это ложь, да в ней намёк.

 

Как ни были бы те картинки лживы,

Раз мы слагаем сказки – значит, живы!