За сорок лет жизни я впервые встал на колени перед могилой.

Перед могилой кота.

Умер родительский Прошенька. Он был довольно странным питомцем. В приюте, откуда его забрали пятимесячным котёнком, упомянули, что у него было очень тяжёлое детство, но в детали вдаваться не стали.

Долгое время он прятался по разным закоулкам квартиры — только ночами выходил поесть. До конца жизни он панически боялся незнакомцев: стоило зайти в квартиру кому-то постороннему — кот тотчас же на полусогнутых драпал за диван. Да что там постороннему! — от нас он тоже продолжал исправно таиться, хотя во время родительских отлучек не один раз подолгу живал у нас и вёл себя в эти периоды почти совсем как нормальный кот.

Но возвращаясь домой, Прошик вновь с удовольствием погружался в привычную атмосферу мнимых ужасов и подстерегавших его повсюду воображаемых опасностей.

Это первый на моей памяти кот, страдавший психическим расстройством. Впрочем, душевная болезнь предполагает наличие души. Дождевой червь по определению психическим недугам не подвержен.

Взрослые коты не имеют привычки рассматривать отражения в зеркале — что свои, что чужие. Прошу зазеркалье всегда манило и завораживало. Он подолгу пристально вглядывался в себя бестелесного.

Бывало, в разгар неистовой баталии с участием нашего Тимофея, когда противники, изогнув хвосты, стремительно (и картинно!) перелетали с дивана на кресло и обратно, Проша, заметив краем глаза бесчинства зеркальных двойников, потрясённо замирал, весь уйдя в созерцание таинственной потусторонней жизни. Озадаченный Тимофей тоже останавливался: ну как тут, спрашивается, нападать с  хитрым прискоком на противника и гнать его через всю квартиру, если он на тебя и внимания-то не обращает?

Как-то раз, незадолго до Прошиной смерти, случилось мне зайти в родительскую квартиру без хозяев: нужно было настроить им ноутбук.

Проша решил поприветствовать домочадцев: выбрался из своего угла и осторожно заглянул в прихожую. И обнаружил там меня! Бедняга даже присел от страха. Но удирать не спешил, и я усмотрел в этом добрую примету.

Попытался поставить себя на место кота: пожалуй, и правда страшновато, когда над тобой навистает эдакая громадина. Медленно опустился на колени, негромко и неторопливо произнёс несколько успокоительных фраз. Проша слушал внимательно; кажется, ужас его немного поотпустил.

Я сделал несколько шагов в его сторону, переступая всеми четырьмя ногами, как и положено честному коту. Поговорил ещё немного. Потом всё тем же кошачьим четырёхлапым способом подошёл к Прошеньке вплотную.

Мы дружелюбно — нос к носу — обнюхали друг друга. Ещё немного посудачили о том, о сём. Проша совершенно успокоился; в знак доверия он лёг на спину и начал блаженно изворачиваться, в истоме вытягивая лапы и являя миру предмет своей тайной гордости — белый пушистый живот с отчётливо различимым пробором посередине.

Ноутбук мы с Прошей в полном согласии отправились настраивать вместе.

Этим летом нам наконец удалось исполнить давнюю мечту и выбраться на четыре полных дня на дачу с котами.

Работа в отпуске, как водится, не отпускала. Но, даже с телефонными звонками, даже с вынужденными вылазками в город, это были очень счастливые четыре дня.

Коты и прежде бывали здесь — и вместе, и порознь. Но всякий раз гуляли на шлейке, и понемногу. Теперь же я наконец забаррикадировал все тайные и явные ходы к свободе, так что участок превратился в замкнутый периметр.

Спущенные с поводка коты бросились исследовать этот огромный новый мир площадью не то в три, не то в четыре сотки. Глаза их горели восторгом.

В первый день домой их невозможно было заманить даже любимыми яствами. Ночью, стоило кому-нибудь из нас подняться с постели, они, наперебой топоча лапами, бросались к входной двери и нареребой же подолгу мявкали, просясь наружу — Тимофей капризно и настойчиво, Проша, в свойственной ему сиротской манере, жалобно и пискляво.

К середине второго дня Проша без всяких понуканий вернулся с затянувшейся утренней прогулки, немного перекусил и завалился спать в кресле на втором этаже. Вскоре обнаружился и Тимофей, без задних ног дрыхнувший этажом ниже на диване. Но тем же вечером оба кота, бодрые и отоспавшиеся, снова рвались навстречу приключениям.

Робкий Проша неожиданно обнаружил в себе задатки матёрого хищника (сказалось, видимо, хулиганское уличное детство!). Для начала он изловил на газоне лягушку. Правда, охотник и сам не знал, что ему делать с такой неаппетитной добычей, так что кровопролития удалось избежать, и подоспевшими силами быстрого реагирования рептилия была аккуратно препровождена в кусты.

Апофеозом Прошиной тигриной карьеры стало утро четвёртого дня, когда он самостоятельно задрал мышь и долго после этого таскал её в зубах, не давая силам быстрого реагирования захоронить невинную жертву кошачьего террора. А мы ведь даже и не подозревали, что где-то поблизости обосновалась мышиная семья!

Тем временем домашний мальчик Тимофей обиженно мявкал на  стрекозу, отдыхавшую на облепихе от кручения фигур высшего пилотажа, требуя, чтобы она спустилась пониже и позволила бы наконец на себя поохотиться.

Ещё по весне Проша сильно исхудал, утратил аппетит. Врачи сказали, что дело в зубных камнях. Камни снимали в несколько подходов, давая дёснам зажить после очередной чистки. Кот вроде бы взбодрился, но в весе так и не прибавил.

А в конце августа, где-то через месяц после нашей вылазки, ему сделалось совсем плохо. В этот день родители вновь вывезли его на дачу. Ещё с утра это был бодрый и любознательный кот (с поправкой на всегдашнюю Прошину боязливость). Днём он в панике выскочил из зарослей вишни, где любил сидеть в тишине и тайне, удрал в дом и забился в угол. С этого момента он почти совсем перестал есть и пить.

УЗИ показало, что у него поражены печень и почки, нарушена работа кишечника. Врачи долго допытывались, уверены ли мы, что коту пять с половиной лет: все внутренние органы у Проши, по их словам, были изношены, как у ветхого старика.

Похоже, и тут сказалось его бездомное детство: проблемы с пищеварением были у него изначально. На одном из первых ежегодных медосмотров мы робко попытались испросить совета: кот часто рыгает и пускает слюни, как бульдог — не надо ли сделать какое-нибудь обследование? От нас только весело отмахнулись: ничего страшного.

Отечественная медицина (особенно ветеринарная) — это медицина катастроф. Покуда гром не грянет со всеми положенными ему по штату акустическими эффектами, пациент обычно не торопится идти в больницу. Да и врач к такому громом не вдаренному визитёру относится с прохладцей: тут и от нормальных-то пациентов продыху нет; ты бы определился что ли сам для начала, больной ты или здоровый.

Мы до последнего пичкали Прошика лекарствами, но всё было бесполезно.

Проша умер тёплым, погожим днём в начале сентября. Порывами задувал ветер, предвещая скорое ненастье, но солнце пригревало с присущим ему старческим добродушием. Пышно и красочно разодетые цветы, будто модники на светском рауте, столпившись группками по интересам, склонялись друг к другу в элегантных позах и перешёптывались о разных милых пустяках.

Я выкопал Проше могилу под старой яблоней, в дальнем конце участка. Завернул лёгонькое, исхудавшее тельце кота в тряпицу. Прекрасно понимая, что творю какую-то нелепую, сентиментальную дурь, закутал поплотнее лапки — чтобы не зябли.

Яма получилась узкая и глубокая — мне по пояс. Чтобы дотянуться до дна, пришлось опуститься на колени. Я аккуратно положил Прошу на сыроватое глинистое ложе и закидал могилку землёй, то и дело вмешивая в неё неловкими движениями лопаты мелкие жёлтые паданки, в никому не нужном, бессмысленном изобилии валявшиеся под деревом.

Когда я вернулся в дачный домик, по лицу у меня текли слёзы.

С годами человек обычно утрачивает способность плакать по-настояшему, всей душой отдаваясь этому раскрепощающему, сладостному процессу, — со всхлипами, подвываниями, нервической икотой.

Я уже и не помню, когда я плакал в последний раз. Кажется, это было в далёком детстве. Но два года назад, поздним декабрьским вечером, когда мне позвонили из больницы и сказали, что несколько минут назад мама умерла, у меня тоже текли по лицу слёзы, и я никак не мог их остановить. Я трясся в маршрутке по тёмным городским задворкам; кругом сидели люди. Мне было неловко. Впрочем, тогда мне это было пофиг. Впрочем, не будем об этом.

P.s. Когда люди узнают, что я уже больше двадцати лет не ем мяса, меня часто спрашивают  — почему?

Эта заметка писалась не как ответ на чьи-то вопросы.

И всё же она содержит в себе ответ.