В недавней заметке я писал о том, что всякая власть, с точки зрения российской свободомыслящей интеллигенции, виновна по определению и это сводит к нулю и без того невеликие шансы на взаимопонимание. Кому-то из коллег это утверждение показалось излише однобоким, и потому неубедительным.  Я ответил, что описание любой из однобокостей (к числу которых относится и российское свободомыслие) неизбежно производит впечатление однобокого. Скажу ещё несколько слов в продолжение.

Для начала сделаю небольшую оговорку терминологического характера. В дальнейшем я буду говорить о народе и интеллигенции, подразумевая под народом, по преимуществу, ту его часть, которая по роду своих занятий и увлечений имеет дело, главным образом, с материальной стороной жизни и занята производством материальных ценностей либо оказанием услуг. Под интеллигенцией же я буду понимать,  преимущественно, ту часть народа, которая не столько по долгу службы, сколько по внутреннему призванию занимается производством ценностей духовных и интеллектуальных. Как и всякая предельная генерализация, такое разграничение не может претендовать на точность в деталях, но в том, что касается общих закономерностей, оно достаточно точно, чтобы использовать его в качестве рабочего. К тому же, эта антитеза, при всей её нетерминологичности, устойчиво закрепилась в речи, что заставляет воздержаться от изобретения ей самодельных замен.

Представления народа о власти номологичны. Главное, что ожидается от неё, — это закон и порядок, которые гарантируют достаточное материальное благополучие, уверенность в завтрашнем дне и  уважение к державе — как со стороны её собственного населения, так и со стороны иноземцев. Если верховная власть слаба, бедственное положение в государстве объясняется тем, что она не в состоянии навести порядок. Если верховная власть сильна, она (всегда персонифицируясь в конкретном образе Правителя) по определению мыслится мудрой и справедливой. Вопиющее же противоречие между представлением о мудрой и справедливой верховной власти и реальным положением дел в стране объясняется а) коварными происками иноземцев, б) своекорыстием и продажностью низшей и средней власти, которая всячески обманывает главу государства, скрывая от него правду.
Сильная власть склонна к радикальным решениям. Как следствие, мошенники среднего, крупного, и даже крупнейшего калибра регулярно подпадают под раздачу (не всегда за то, что формально им вменяется в вину). Однако уголовные дела, то и дело возбуждаемые против зарвавшихся и заворовавшихся тузов бизнеса и чиновной «элиты», укрепляют народ в уверенности, что верховная власть хочет, а главное, —  может навести порядок в стране, и, если ей в этом не мешать, с течением времени (пусть даже не сегодня и не  завтра) коррупция и чиновничий произвол будут обузданы, а социальные льготы, гарантии,  бенефиции и принципы распределения общенациональных  доходов между различными группами населения придут в соответствие с народным представлением о справедливости. Попытки уличить в финансовой или политической нечистоплотности лиц из окружения правителя оказываются несостоятельны и лишь косвенно подтверждают мнение о «хорошем царе» и «плохих боярах».

Поэтому кредит доверия сильной власти со стороны народа необычайно высок, даже в ситуации умеренного экономического кризиса. Любое давление извне (политический бойкот, экономические санкции и т.п.)  работает на повышение кредита доверия, который в подобных обстоятельствах сохраняется и при заметном ухудшении экономической обстановки.
Интеллигенция в своём отношении к  власти в той или иной степени анархична. Ключевой ценностью для представителей этого сословия является свобода личности. Государство мыслится ими как инстанция, обеспечивающая разумный компромисс между неприкосновенностью личных свобод и стабильностью общественного порядка. Однако среди них едва ли отыщется два человека, которые были бы совершенно согласны друг с другом в понимании того, какой именно баланс личной свободы и общественной необходимости является разумным и обоснованным. В какие сферы жизни индивида имеет право вторгаться государство, в каких ситуациях и насколько глубоко — по этим «проклятым» вопросам существует бесконечное разнообразие мнений. Я не очень погрешу против истины, заключив, что каждый из представителей интеллигенции выстраивает свою собственную «конфигурацию свободы», при этом конфигурационно совместимых вариантов оказывается сравнительно немного.

В народном представлении, власть подразделяется на «плохую» и «хорошую». В представлении интеллигенции (в особенности, её свободомыслящего «крыла»), «хорошей» власти не может быть по определению, ибо порочна сама идея власти (т.е. узаконенного насилия государства над личностью).

Таким образом, с точки зрения интеллигенции, власть подразделяется не на «хорошую» и «плохую», а на терпимую и нетерпимую (приемлемую и неприемлемую). При том, что границы терпимости, как уже было сказано, существенно различаются как «глубиной пролегания», так и конфигурацией, можно сформулировать общую закономерность: чем сильнее власть (т.е. чем жёстче и активнее она пытается осуществлять контроль над личными свободами), тем большим числом представителей интеллигенции она будет ощущаться как неприемлемая. Тонкие  «конфигурационные» различия в подобной ситуации нивелируются: можно с достаточной чёткостью разграничить активное меньшинство (которое «категорически против»), пассивное большинство (которое «в целом, безусловно, против») и другое активное меньшинство (которое «с оговорками, категорически за»). Отношение к слабой власти со стороны интеллигенции более толерантно. Однако даже в том гипотетическом случае, когда власть  будет восприниматься  интеллигентским большинством как терпимая, её оценка окажется скорее отрицательной, чем положительной. Поскольку реальная «конфигурация» свобод и ограничений почти никогда не совпадает до уровня безусловного внутреннего комфорта с той моделью, которую мы осознанно или бессознательно приняли за идеал, интеллигент всегда (за отдельными немногочисленными исключениями) латентно оппозиционен.

Сказанное позволяет сделать два важных вывода:

1. Нет и не может быть такой власти,  которая была бы расценена не только как приемлемая, но и как «хорошая»  относительным большинством (свыше 50%) или хотя бы репрезентативным меньшинством (30-40%) российской интеллигенции.

2. Та сильная власть, которая будет воспринята народным большинством как «хорошая», окажется неприемлемой для свободомыслящей интеллигенции, и напротив, — слабая власть, приемлемая, с точки зрения свободомыслящей интеллигенции, категорически не будет одобрена народным большинством.